Иван оглядел меня с прищуром:

— Семья, вестимо. Не для одного себя стараюсь. Жена у меня и двое взрослых оболтусов. Сыновья, те бездельничают, ни в чем отцу не помогают. Они и сюда, в деревню ездить не хотят, а по бункеру помочь — вообще допроситься не могу. Мы с женой вдвоем робим. Но она больше в городе работает, пока там еще не накрыло, а я вот — здесь.

— Я все-таки не понял, а зачем так всего много? Вы ведь тут на насколько лет заготовили! — настаивал я. Он меня действительно заинтересовал.

— До 2012 года, пока календарь майя не кончится. Это еще минимальный запас. Я бы в пять раз больше скупил, да двух зарплат не хватает. Ведь когда в городах жизнь гикнется, эти оболтусы куда рванут? Ко мне! А у меня тут — сами видите! — Иван торжествующе обвел склад рукой, обтрусив какую-то плесень с верхних рядов ящиков.

Мне стало не по себе.

— Оболтусы — это кто? Ваши сыновья?

— Причем здесь сыновья? — скорбно покачал головой Иван. — Род человеческий! Горожане, дачники. Да и деревенские не умнее. Бездельники, едрит их налево! Апокалипсис грядет, а народ как есть ослеп и оглох. Когда цивилизация рухнет, они ж первые с голодухи сюда побегут, в деревню. А куда им еще бежать-то? И вот тогда я потихоньку начну отсюда возить все нужное в деревню на продажу, да кормиться с того, да о здравии мира молиться и медитировать. И людям польза, и мне доход.

Я вопросительно глянул на Следопыта. Тот невозмутимо сказал:

— Иван, ты бы хоть себя и с другой стороны показал! Наш гость — человек серьезный, духовными практиками занимается, книги умные пишет. А ты все про тушенку, про одежонку.

— Да вы не думайте, что я такой уж спекулянт, — сменил тональность Иван. — Этот бункер для спасения души придуман. Гляньте, сколько тут книг — цельная библиотека и магазин. Когда чаша гнева на землю прольется, их же, людей, к духовности потянет. А у меня ведь здесь и книжки душеполезные заготовлены!

И он провел нас в еще один отсек, где по стенам тянулись полки книг. Хозяин продолжил экскурсию:

— Тут тебе и Библия, и Коран, и Бхагавадгита. Всякое есть, на все случаи, для людей любой веры и убеждений. Вот, пожалуйста — Папюс, Блаватская, Энтони Роббинс, Ричард Бах. Про Чайку, поди, читали? Все чайки дерутся у моря за рыбешку, и только Джонатан Ливингстон летать учится.

Иван явно давал понять, что в роли чайки по имени Джонатан Левингстон он видит именно самого себя. Следопыт с Федором, не выдержав, расхохотались так, что по бункеру покатилось эхо.

— Э-эх, все бы им зубоскалить, этим доцентам с кандидатами! — рассерженно крякнул Иван. — Сколько я тебе, Федор, говорил: делом займись, к гладу и мору готовься, закупки начни! Одни шаманские камлания на уме. Ну, сам посуди, кому нужны эти старые песни? В будущее надо смотреть, молиться, медитировать. При прочном тыле. Смейтесь, смейтесь над трудовым человеком. Вот когда вы из городу ломанетесь, на мой лабаз не рассчитывайте. Все чужим спущу, а вам лично — персональный шиш! Погодите, я еще бункер рвом обведу, число капканов утрою, а может, и вторую бронированную дверь поставлю!

Следопыт хлопнул Ивана по плечу:

— Да ты, дружище, зла-то на нас не держи. Мы все еще к тебе на поклон придем, будем учиться науке выживания. Я сам всей команде говорю — берите пример с Ивана, вот кто конец света переживет! И картошку у тебя покупать будем, и за солью-крупой-махоркой — к кому, как не к тебе? А мы ж люди широкой души — не будем на дружбе спекулировать, по рыночным ценам будем закупать, поддержим бизнес твой апокалиптический!

Иван недоверчиво переводил взгляд со Следопыта на Федора, пытаясь понять, смеются над ним или нет.

Следопыт стал непроницаемо серьезен, а Федор степенно сказал:

— Ладно, Иван, спасибо за экскурсию. От тебя всегда идей наберешься, потом целый год воплощаешь. Нам пора домой, нас еще баня ждет. Ты б вывел нас на тропу, а то я в прошлый раз полчаса ее искал.

Иван, успокоившись, вывел нас из бункера, тщательно запер его и прикрыл вход лапником, а потом повел нас к тропе. Федор прошептал мне:

— Видите, он ведет нас другим путем. Идите за ним след в след, а то здесь капканов на каждом пятачке.

— Ну, будьте здоровы. Сейчас держите налево, а у горелой березы свернете направо, там тропочка будет, — строго сказал Иван, прощаясь с нами. — И помните — время кончается!

И он зашагал назад. Федор приложил палец к губам. Минут семь мы молча шли по лесу, потом Федор оглянулся и сделал отмашку. Мы переглянулись и расхохотались.

— Кто же он по своим эзотерическим взглядам, не пойму? — спросил я, отсмеявшись.

— Ой, там гремучая смесь библейской апокалиптики, теософии, Порфирия Иванова и даже Гурджиева, — покрутил головой Следопыт.

Федор дополнил:

— Он недавно мне заявил, что мы не понимаем пищевую модель Вселенной в системе Гурджиева.

Я удивился — выражение «пищевая модель Вселенной» была передана мне от Махараджи, и я был уверен, что это чисто наш с ним внутренний термин.

— Мы, оказывается, пищу воспринимаем аллегорически, а ее надо воспринимать буквально. Человек-то есть то, что он ест, и чем больше пищи запасено и съедено, тем выше потенциал человека. Глобально мыслит мужик. Я, говорит, против всех дармоедов капканами ощетинюсь, закроюсь в бункере и Апокалипсис пересижу.

— Слушайте, ребята, а все-таки в этой истории много непонятного! — сказал я. — Он что, не знает, если кто-то попадет в капкан и, тем более, повредит ногу, ему за это срок впаяют…

— Знаете, — ответил Федор, — но тут все сложнее. К нему в бункер уже два раза залезть пытались. Один раз прорваться не смогли — двери-то жуткие, и целых три штуки. А второй раз он уже ждал и гостей с двустволкой встретил, и все разбежались. Он — такой! С обрезом добро будет защищать. Ну, и после этого озверел, говорит, всех положу, но не пропущу! Но пасаран, короче!

— Ну, а власти есть, в конце концов! Бункер-то нелегальный, — размышлял я. — Его же закрыть — делать нечего.

— Да он милиционеру местному приплачивает, и, по-моему, кому-то из администрации тоже! — объяснил Федор.

— Но есть же еще и местные жители, дачники, молодежь, в конце концов, — не понимал я. — Шила в мешке не утаишь — наверняка говорят про этот бункер! Да и грибничок какой-нибудь забрести может. Он что, изверг, ему людей не жалко?

— Ну, насчет местных не говорите, — вздохнул Федор. — Их тут раз, два и обчелся, несколько дворов осталось, да они совсем в другой стороне от нашего поселения. Не знаю даже, в курсе ли они. И молодежи здесь нет, все в Москве. Насчет дачников не знаю, он, мне кажется, конспирацию соблюдает покруче Штирлица. А нападали на бункер свои. Он говорил, что это один из сыновей навел, на выпивку разжиться хотели. Но он с обрезом их так напугал, что они вряд ли снова сунутся. По поводу грибничка тоже практически исключено. Я сам ему про это говорил, а он в ответ, ты что, мол, с ума сошел, какие здесь грибы, это же болото почти. Он прав! Мы сейчас еще посуху прошлись — и то на свои штанины посмотрите. Просто так, без умысла, в эту слякоть ни одна душа не сунется. А когда дожди начинаются, здесь вообще так застрянешь, что не выберешься. Но он герой, рискует! Машина сюда может подойти максимум метров на пятьсот. Вот и оцените его самоотверженность. На тележке, да в рюкзаках все таскает по выходным. Мне, говорит, так спокойнее жить.

— А как он не боится, что здесь сырость и все сгниет? — продолжал удивляться я.

— Тоже спрашивал! — с сочувствием к Ивану в голосе сказал Федор. — А вы обратили внимание, что в бункере холодно, но сухо? Он же его весь каким-то суперским шведским материалом оббил до последнего уголочка, в стеклянную посуду крупы поместил. Так что нашего Ваню голыми руками не возьмешь!

— Чудны на земле твои дела, Господи! — только и оставалось вздохнуть мне.

— Помесь Собакевича с Плюшкиным под теософским соусом, — весело резюмировал Следопыт — Ну, колоритный же человек, а, Сережа? Жаден — метафизически! Я его уже три года знаю — никаких перемен. Стяжатель — да вот только не духа. Две фундаментальные ошибки: делает ставку на то, что «моль и ржа истребляют и воры подкапывают и крадут», а не на несгораемый запас — духовную энергию. Но даже и то, что делает, делает в одиночку, в контрах со всем миром. Я пробую ему осторожно ввернуть в голову другой вектор мысли, но куда там. Он такой дальновидный, работящий, практичный, а остальные — идиоты и тунеядцы…