1

Мы держим в руках антологию французской поэзии, подготовленную моим отцом, поэтом Юрием Ключниковым. В ней помимо стихов помещен ряд статей. Это предисловие профессора Литературного института С. Б. Джимбинова, посвященное литературной стороне дела, данная статья, в которой сделана попытка проследить движение национального духа Франции в поэзии, эссе переводчика «Пушкин и поэтическая Франция». Кроме того, книга содержит биографические статьи к каждому из 57 поэтов и, наконец, собственные стихи поэта-переводчика, как отклики на творения самых выдающихся французских мастеров. Это уже второе издание книги, исправленное, расширенное и дополненное рядом новых стихотворений.

Работа над книгой началась еще в 1960-е годы, когда автор, самостоятельно изучивший французский язык, начал переводить французских символистов. Тогда он ограничился переводом всего полутора десятка стихотворений, так нигде и не опубликованных. Затем последовал большой временной перерыв, и уже в весьма преклонном возрасте Юрий Ключников вернулся к теме Франции и перевел более 250 стихотворений разных авторов. Тем, кто знаком с творчеством Ключникова (а в последние годы его стихи, эссе и публицистика получили известность в России), сама эта попытка может показаться довольно неожиданной, ведь по своим взглядам и тяготениям Ключников — прежде всего патриот, певец русской традиции и в немалой степени восточник. Об этом говорят совершенные им шесть путешествий по Индии, встречи с мудрецами этой страны в ашрамах, описанные в его книге «Я в Индии искал Россию. Странствия по Ариаварте», наконец, многие стихотворения. Но, как оказалось, восточник, хорошо знающий и понимающий Запад и западную культуру, которому удалось по-новому осмыслить диалог поэтической России и поэтической Европы.

2

Что же побудило Юрия Ключникова вернуться к переводам, значительно увеличить число авторов и количество стихов исделать целую книгу? В первую очередь — горячее желание приблизить к русскому читателю изящество слога и духовную глубину музы Франции. Также сегодня, в эпоху напряженных поисков русского пути, автор захотел осмыслить все стороны(плодотворные и горькие) влияния Запада на русскую культуру. Французы в силу своего исторического возраста и тесных с нами связей — наши учителя, ведь самые лучшие представители отечественной культуры, включая Пушкина, учились у них. Мы повторили (правда, с серьезными национальными вариациями) многие исторические зигзаги Франции, например, революции, где, правда, наши восставшие классы сражались больше не за идеалы индивидуальной свободы, а за народные, коллективистские ценности.

Все, что происходило во Франции, через какое-то время докатывалось и до России. В первую очередь это касалось искусства, литературы. Потому, как ни настаивай на российской художественной самобытности (что само по себе бесспорно), остается неоспоримым фактом: русская поэтическая культура, особенно на своем раннем этапе, развивалась под несомненным влиянием западной, и прежде всего французской. Несмотря на войны и временные раздоры, самым близким культурным союзником России в Западной Европе, оказывающим влияние на отечественную интеллигенцию, была, вне сомнения, страна, породившая Верлена, «Марсельезу» и Наполеона. Культурное и политическое союзничество между нашими странами сохраняется до сих пор. Не зря в современной глобальной политике именно Франция выступает как наиболее близкий и дружественный партнер России в Европе, как опытный посредник между нашей страной и остальным Западом на международных переговорах в случае возникновения серьезных разногласий.

Русские литераторы по-разному относились к Франции на протяжении истории, нередко критиковали французскую культуру и жизнь за отсутствие в ней, по их мнению, стремления к истине, за недостаток глубины и увлечение внешним блеском. Одновременно испытывали сильную тягу к Франции, ездили или мечтали съездить туда, как тот же Пушкин. Даже высказывали, как Маяковский, готовность умереть в Париже, если б «не было такой земли — Москва». Именно об этом, глубоко русском, увлечении и даже очаровании Францией очень точно сказал поэт Юрий Кузнецов, отправивший «для того, кто по-прежнему молод» своих поэтических пегасов «во Францию-город на руины великих идей»:

Нам чужая душа — не потемки

И не блеск Елисейских полей.

Нам едино, что скажут потомки

Золотых потускневших людей.

Только русская память легка мне

И полна, как водой решето.

Но чужие священные камни,

Кроме нас, не оплачет никто.

И, конечно, русские поэты переводили французскую поэзию, отбирая при этом те стихи, которые были ближе каждому переводившему. Проблема отбора авторов и стихов встала и перед Юрием Ключниковым. По его человеческому и поэтическому темпераменту ему всегда были ближе цельные и сильные люди как в творчестве, так и в жизни. Потому вначале он ограничил свой выбор поэтами данного типа. Однако в поэзии сила измеряется прежде всего искренностью и талантом. Многие из поэтов жили бедно, бестолково, совершая дикие, с точки зрения обывателя, поступки, но в своих произведениях являли собой образцы цельности, силы, громадного жизнелюбия. Другие при внешне благополучной жизни обладали повышенной ранимостью, несли в стихах боль и трагизм.

В итоге переводчик выбрал у каждого французского поэта стихи, на глубинном уровне близкие русской традиции, где даже отчаяние и трагедийность рождают очистительные переживания. Как, например, у Андрея Шенье или Гийома Аполлинера. Хорошо обо всем этом сказал критик Валентин Курбатов в своем предисловии к сборнику Юрия Ключникова «Дом и дым», где была опубликована первая небольшая часть серии переводов французской поэзии, в этом издании значительно переработанных:

«Но прочитаешь переводы и с радостью увидишь, как они естественны в книге. Совсем вроде не наши озорство и беспечность, любовь и игра со смертью — Франция, что с нее возьмешь, — но и наши! Наши! Тут и видишь, как они держат лучшее в Ключникове, его свет и волю. Ведь перевод — это всегда немного исповедь и автопортрет в том, что ты переводишь и как».

В процессе работы над переводами Юрию Ключникову все более становилось понятно, что образ европейской музы, иногда представляемый чуть ли не в виде вавилонской блудницы, столкнувшей русскую поэзию на опасную тропу любования пороком, далек от реальности. Во-первых, в наших душах и своих демонов хватает и хватало всегда, во-вторых, поэзия и литература Франции — сложнейшее явление, где было все: и свои соблазны, и свои высочайшие духовные имена и победы. Юрия Ключникова интересуют прежде всего те творцы, которые, пройдя через все искушения и соблазны, выбрались на свет и стали беззаветно служить истине и музе.

3

Переводы посвящены теме любви к женщине, родине и Богу. Тончайшее понимание природы чувственной любви именно французами не оспаривается никем и отражено даже в анекдотах. Любовь французов ко всему французскому во всех сферах жизни, включая товарные предпочтения, также известна всем. А вот тема любви французов ко Всевышнему, религиозная тема в поэзии Франции освещена в России куда слабее. И сборник в каком-то смысле восполняет этот пробел. Проштудировав французскую поэзию, Юрий Ключников нашел в ней и открыл для нас пространство, где растут не только «цветы зла», порождающие порченую декадентскую любовь, но и куда более высокие чувства и устремления. Накал этой страстной любви слышен не только в музыке верленовских строчек, но и в мужестве героев Сопротивления и даже в недавнем выстреле Доминика Веннера в Нотр-Дам де Пари, отдавшего свою жизнь за дорогие его душе традиционные национальные ценности.

В этих переводах со всей полнотой проявился стихотворный дар поэта — ведь для того, чтобы конгениально перевести классика, требуется высокое поэтическое мастерство переводящего. А его может продемонстрировать прежде всего настоящий поэт: профессиональные переводчики — не поэты иногда грешат буквализмом. Будучи сам одним из самых значительных поэтов современной России, со своей философией жизни и творчества, Юрий Ключников в силу своего темперамента просто не мог пойти по пути копирования переводимого им поэта. Он предпочел воспринять каждое французское стихотворение как некое растение, из корней которого набухает множество разнонаправленных побегов и которое надо пересаживать на другую почву, действуя мудро и понимая, что взойдут далеко не все эти побеги. Ключников видит свою задачу в том, чтобы, не насилуя авторский текст, все-таки помочь читателю разглядеть и усилить тот побег, который наиболее ярок и силен.

В процессе решения этой непростой задачи у переводчика родилась следующая творческая стратегия.

Во-первых, он стал переводить французские стихи ясным, современным языком, тяготеющим к слогу русской классической поэзии, стараясь максимально точно расшифровать «темные» герметические места. Потенциал классической поэзии, по мнению Ю. Ключникова, далеко не исчерпан!

Во-вторых, он практически во всех стихотворениях использовал рифму, избегая верлибра, за активным использованием которого в современной российской поэзии при переводах, по его глубокому убеждению, нередко скрывается простое неумение писать. Даже если стихотворение было написано верлибром или оно представляет собой ритмизированную прозу (Шатобриан, Клодель, Сен-Жон Перс, Экзюпери), Юрий Ключников все равно превращает его в полноценный образец многоцветной рифмованной поэзии. Выигрыш по сравнению с одноцветными, белыми, переводами огромный.

Попытаемся вспомнить хоть один переведенный верлибром стих даже великого французского или англоязычного поэта. Много ли стихотворений мы сможем воспроизвести в памяти целиком? Иностранная поэзия является для нас, как это ни парадоксально, одной из самых закрытых областей чужой культуры как раз в силу того, что в ее случае мы имеем дело с необходимостью двойного по сути перевода — на другой язык и на язык рифм. Причем и то, и другое нужно уметь делать на очень высоком уровне. Не все переводчики способны не просто переводить, но заново на своем родном языке рождать подлинную поэзию. Юрий Ключников свободно владеет этими двумя видами мастерства. Он убежден, что рифма благодаря эффекту созвучия оживляет стихотворение и держит образ, не позволяя ему расползтись по пространству тонких поэтических смыслов.

В-третьих, он старается заострить главную мысль стихотворения, сохраняя главный смысл стиха, его глубинную эмоцию, основной образ, внутреннюю музыку, допуская внесение дополнительных образов. Так, в переводе стихотворения Шарля Орлеанского «Сбросило время камзол» переводчик полностью сохранил главный образ пробуждающейся весенней земли, но в то же время в отдельных строчках допускает новации, отличающиеся от оригинала.

В-четвертых, он варьирует размер стиха там, где можно, стараясь сохранять авторский выбор (так происходит с сонетами), но в других случаях меняя размер. Это позволяет лучше сохранить интонацию стихотворения и в то же время углубить его смысл.

Такая гибкая стратегия делает каждое стихотворение ясным, актуальным для человека нашего столетия, живым и по-настоящему красивым.

Круг имен, вошедших в сборник, расширялся постепенно. Переводчик не включил в него только несколько известных имен, которые скорее были теоретиками и лидерами литературных направлений, нежели творцами яркой и глубокой поэзии: Франсуа Малерб, Никола Буало, Андре Бретон. По мере углубления в стихию французской поэзии Юрий Ключников постепенно пришел к убеждению, что необходимо хотя бы в общих чертах дать панораму французской лирики, охватывающую период в восемь веков*, от XII до XX, от трубадуров и так называемой осени Средневековья до современного ультрамодерна, или, если переходить на имена, от трубадура Кретьена де Труа до поэтов конца двадцатого столетия. И он это сделал, единолично создав самую крупную за всю историю России авторскую антологию французской поэзии. По крайней мере, именно так назвал книгу «Откуда ты приходишь, красота?» профессор Литературного института Станислав Джимбинов, один из наиболее авторитетных в России знатоков французской литературы.

---------------------------------------------------

*Вспомним замечательную статью известного переводчика французской поэзии Е. Витковского с похожим названием «Семь веков французской поэзии».

4

Действительно, перед нами не просто книга переводов, но целая история духовных исканий Европы и французов, осмысленная Юрием Ключниковым через магический кристалл французской поэзии. За восемь веков произошло огромное количество событий французской и мировой истории. Первые переводы относятся к XII веку — так называемой «осени Средневековья», времени крестовых походов, великого кипения страстей и мощных духовных исканий европейского человека. Согласно Гумилеву, период «золотой осени» той или иной цивилизации несет в себе множество культурных плодов. Формально французская история началась в 843 году с Верденского договора, зафиксировавшего появление молодого государства, которым правила династия Капетингов. Но в IX веке во Франции было еще не до поэзии. Чтобы в государстве появились сильные национальные поэты, нужно было время для осмысления происходящего. Понадобилось несколько веков, пока в стране не появились поэты, перешагнувшие тысячелетие и уверенно вписавшие свои имена в анналы литературной Франции.

О чем писали Кретьен де Труа, Бернар де Вентадорн, Бертран де Борн, Гираут де Борнейль — поэты, взявшиеся за перо на заре французской литературы? В первую очередь надо понимать, что все эти авторы — по роду своих занятий трубадуры, а по духу — рыцари, защитники слабых. Темы, поднимавшиеся ими в поэзии, относятся к категории вечных: любовь во всех ее проявлениях, доблесть в бою, честь, верность сюзерену (власти), благородство духа, поклонение Прекрасной даме. Кто-то из этих поэтов оставляет стихи о том, что главная человеческая добродетель — это доблесть в сражениях, которая гораздо важнее всех видов любовных чувств, а кто-то из них ставит любовь на абсолютно первое место, утверждая ее превосходство над долгом. Если попытаться дать формулу, что за человек воспевается трубадурами, то, наверное, это человек героический и любящий. Не герой-любовник позднего времени, играющий в театре жизни свою по большей части разрушительную роль, а рыцарь, готовый защищать свою родину и Прекрасную даму всеми силами своей души и способный ради любви пренебречь многими условностями.

Стихи свидетельствуют: ради истинной любви человек может пойти на очень многое, даже на то, чтобы завести роман с замужней дамой и отбить ее у законного мужа. И поэты скорее на стороне любящего, чем на стороне обманутого мужа, несмотря на иную точку зрения церкви и официальной морали. Национальный характер — вещь таинственная и почти не меняющаяся в веках. Переводы показывают, что уже тогда, в XII—XIII веках, французы на любовном фронте были столь же страстными, хотя форма признания в любви, несомненно, выглядела возвышенней.

5

В XIV—XV веках и первой половине XVI века картина меняется. На дворе эпоха Возрождения. Сильно влияние Италии и Испании. Возникновение французского Возрождения связывают обычно с двором Маргариты Наваррской, которая сама писала стихи на любовные и философские темы. Тогда образованные люди начали активно интересоваться античностью, ездить в Италию, создавать стихи. Клеман Маро, входивший в круг Наваррской и находившийся под большим подозрением католической церкви за гуманизм и сочувствие к Реформации, писал свою жизнелюбивую любовную лирику. В центре внимания этой поэзии уже не героический рыцарь и возвышенный трубадур, а образованный городской житель, в меру богобоязненный, тяготеющий к вольнодумству, ищущий утешения в жизненных удовольствиях и вместе с тем задумывающийся о быстротечности жизни. Это человек, ищущий себя, скорее, размышляющий и чувствующий, но не умеющий действовать во имя идеи, не герой, не воин.

В это время появляется некий разрыв между искусством и жизнью. Удивительно, что пятнадцатый век, породивший одну из самых героических фигур нашей планеты — Жанну д’Арк, не смог воспеть ее личность в поэзии Франции своего времени. Это было сделано много позже не только французами, но и литераторами из разных стран, в том числе и моим отцом, который написал об Орлеанской деве следующее стихотворение:

ПОСЛЕДНИЙ ДОПРОС ЖАННЫ

Вам я рассказала все, сеньоры,

Ваше дело — жечь,

Мое — гореть.

Ваша правда — божеские споры,

А моя — за Бога умереть.

Я благодарю за милосердье,

За огонь, что разгоняет тьму.

За вердикт ваш,

За мое бессмертье,

За костер. Спасибо и ему.

Еще одну линию французской поэзии пятнадцатого столетия представляли Карл Орлеанский и гениальный Франсуа Вийон, выразившие иные грани формировавшегося французского духа. Едва ли не первыми в Европе они, прежде всего, конечно, Вийон, проникли в глубину человека и открыли его двойственную природу. Мастер понимания душевных противоречий Шекспир жил позднее больше чем на век. Вийоновские прозрения звучат до сих пор очень современно, а его формула «я знаю все, но только не себя» удивительно точно отражает духовное состояние современного человека и человечества. Человек двойственный, несущий в себе бездну или даже «две бездны» (выражение Достоевского), поэтически исследован именно этим полураскаявшимся поэтом-разбойником.

6

В конце XV века и в XVI веке возникает новая ситуация. Поэтическая Франция поворачивается к поискам своей национальной идентичности. Во Франции набирает силу движение гуманизма, утверждающее целостность человека и стремление улучшать его природу с помощью изучения античной философии. Гуманисты, стоящие на позиции антропоцентризма, ведут полемику со схоластами, которые исповедуют идею теоцентризма. Стремясь освободиться от церковной цензуры Сорбонны — цитадели схоластов, они создают свою организацию — Коллеж трех языков. Для французской литературы XVI века характерны стремление к новизне формы и соединение элементов Средневековья и Ренессанса. Гуманисты говорили о близости французского языка не только к латинскому, но даже к греческому и боролись против латыни, предлагая изучать родной французский язык.

К гуманизму примыкает и движение «Плеяды», возглавляемой дю Белле и Ронсаром. Это движение воспевало духовный аристократизм, утверждало, что поэзия — это серьезный труд, а не праздное времяпровождение, предлагало отказаться от средневековых форм поэзии. Поэзия греков и римлян переосмысливается заново, из нее заимствуются другие жанры (оды, трагедии, эпопеи, гимны). Дю Белле подталкивал Ронсара к написанию «длинных поэм». Реформа французского языка, осуществленная ими, была призвана повернуть его к народной стихии.

В поэзии этих двух веков начинают более отчетливо звучать общественные, патриотические ноты.

Героем поэзии становится человек гражданственный, думающий о стране, ее значении, военных победах, а также о языке, на котором говорят его соотечественники. Конечно, в реальности людей, вышедших на такой уровень ответственности за страну, было немного. Но Ронсар, дю Белле и другие поэты «Плеяды» формировали мир вокруг себя образцами своей высокой поэзии и прививали читателю высокие чувства и хороший вкус. Переводы, представленные в книге, хорошо иллюстрируют именно эти процессы в жизни Франции эпохи Возрождения.

7

В XVII веке происходят новые серьезные перемены. Тридцатилетняя война, конфликт католиков и гугенотов, возросшее давление абсолютизма меняют атмосферу в обществе на всех уровнях. Стихия обстоятельств, увеличение страданий и растущая смертность заставляют человека задуматься об упорядочении жизни. В философии начинает доминировать рационализм. Декарт культивирует примат мысли над чувством, причем мысли, проникнутой сомнением, которое объявляется одним из главных инструментов познания. А разумное в культуре и обществе отождествляется с нравственным. Стиль классицизма, утвердившийся в ту пору в литературе и искусстве и связанный с такими именами, как Расин, Корнель, Мольер, был художественным спутником рационализма. Появляется афористическая проза Ларошфуко, Паскаля, Лабрюйера. Литературные эксперименты возрожденческого гуманизма завершились возвратом к чисто французской форме классицизма, теоретиком которого стал Малерб. Он заявил о ненужности художественных излишеств и преувеличений. Именно в этот момент в литературе начали формироваться установка на ясность, суховатость и логичность повествования, которые в большей степени проявились в прозе и драматургии и которые считаются одними из самых ярких свойств французского ума. Рационализм тогда пронизывал всю духовную жизнь Франции, даже тексты таких ученых-мистиков, как Блез Паскаль, внутренней драме которого Юрий Ключников посвятил свое стихотворение:

Блез Паскаль

Не страхами посеянную дрожь,

Не муки и упрямство страстотерпца —

Ты на ладони бережно берешь

Кристалл огня —

Пылающее сердце.

Рубин любви и мужества, зажатый

В оправу монастырского литья, —

Единственный надежный провожатый

В безжалостных болотах бытия.

Но в поэзии стиль рационалистической ясности, сковывающей творческую свободу, продержался чуть более века и был полностью опровергнут поэтами конца XVIII — первой половины XIX столетия, которые начали писать совсем по-другому.

Сделанные Юрием Ключниковым переводы стихотворений Корнеля, Лафонтена, Расина, в большей степени прославившихся как драматурги и баснописцы, очень четко выражают сам дух классицизма. Это поэзия мысли, в которой преобладает морализаторство (искреннее и высокое), утверждаются христианские ценности, осмысливается бренность земного бытия. Герой поэзии — это человек, пытающийся с помощью своего разума преодолеть хаос жизни, раздвоенность и вернуться к гармонии, основанной на христианских ценностях и верности государству.

8

XVIII век продолжил и развил рационализм, превратив его в эпоху Просвещения с ее культом науки, представлением о человеке как творце истории, борьбой с католической церковью и желанием перестроить общество и государство, во главе которого должен находиться образованный и свободолюбивый монарх-философ. Если Италия была культурным и духовным лидером Возрождения, то Франция, безусловно, стала центром эпохи Просвещения. Идеи Просвещения развивали Монтескье, Вольтер, Руссо, Дидро, Гольбах, Гельвеций. Стихи из этой когорты писал только Вольтер, творчеством которого увлекался молодой Пушкин. Три других поэта, которыми представлен данный век в сборнике «Откуда ты приходишь, красота?», — это таинственный граф Сен-Жермен, от которого сохранился его единственный мистический сонет, гениальный Андре Шенье и молодой Шатобриан, основной расцвет творчества которого пришелся на первую половину XIX века.

Именно в это время интенсивно создаются академии, научные общества, масонские ложи, кружки, светские и художественные салоны. Героем поэзии XVIII века становится мощная творческая индивидуальность, человек, обладающий высоким гражданским темпераментом, самостоятельно строящий свою судьбу, опираясь на основы просвещенного разума. Наиболее ярким представителем такой поэзии был философ Вольтер, деист, оппонент католической церкви и активный сторонник ограничения абсолютистской власти короля. Несколько стихотворений Вольтера, приведенных в этом сборнике, отчетливо показывают, чем жил и дышал этот страстный человек, певец земных радостей и здравого смысла, идеолог эпохи разума, подготовивший умственную атмосферу общества для революции.

Среди историков литературы бытует мнение, что XVIII век не был веком лирической поэзии. Популярная в те годы сатира, или галантная поэзия, не дала выдающихся образцов литературы. Особняком стоит фигура великого поэта Андре Шенье, погибшего в якобинской мясорубке, но успевшего в своих предсмертных, написанных в тюрьме стихах осмыслить темный лик Великой французской революции. Эта революция, ставшая итогом эпохи Просвещения, отчетливо показала самой Франции и остальному миру, что культ разума, оторванного от глубинных духовных корней, может легко обернуться всплеском иррациональных страстей и явить миру разрушительный лик французского национального характера, «бунт бессмысленный и беспощадный».

9

В XIX веке история Франции, только что пережившей революцию, была еще более бурной и драматичной, нежели в веке XVIII. Первая республика, перешедшая в наполеоновскую Империю с ее ощущением могущества, сменилась временем крушения Бонапарта и появления русских казаков на улицах Парижа. Затем были сто дней возвращения Наполеона с его последующим поражением и окончательным изгнанием, реставрация Бурбонов и недолговечная монархия при Луи-Филиппе I, две революции, 1830 и 1848 годов, ожесточенная борьба за власть между представителями французской элиты. А после пошли другие времена и периоды: установление Второй республики, завершившееся почти двадцатилетним периодом Второй империи во главе с Наполеоном III, неудачная война Франции с Пруссией, Парижская коммуна, Третья республика, до конца века раздираемая политическими кризисами и противоречиями.

Если представить те колоссальные испытания, которые обрушились на плечи французов в течение всего нестабильного и драматического XIX века, то трудно даже помыслить о том, как литература и поэзия могли существовать и развиваться в таких условиях. Но французы чем-то похожи на нас: чем труднее условия и драматичнее испытания, тем мощнее сила духа, который они проявляют. На протяжении всего столетия мы наблюдаем огромный поэтический подъем во Франции! Достаточно вспомнить имена великих поэтов этого труднейшего столетия, чтобы восхититься этим удивительным феноменом. Вдумаемся, какое соцветие перед нами: Франсуа Шатобриан, Пьер Беранже, Марселина Деборд Вальмор, Альфонс де Ламартин, Альфред де Виньи, Виктор Гюго, Альфред де Мюссе, Теофил Готье, Жерар де Нерваль, Леконт де Лилль, Шарль Бодлер, Теодор Банвиль,Вилье де Лиль Адан, Сюлли Прюдом, Жозе Мария Эредиа, Стефан Малларме, Поль Верлен, Тристан Корбьер, Артюр Рембо... Целый союз гениев! Каждый из этих поэтов представлен в книге Юрия Ключникова подборкой переводов. За всеми этими мастерами пера множество школ, художественных направлений, литературных манифестов — романтизм, поэзия чистого искусства, символизм, декадентство. Наверное, разнообразие исторических событий каким-то образом повлияло и на разнообразие поэтических форм.

Невозможно, как это было в прошлых веках, дать хотя бы в общих чертах художественную формулу века. У христианского поэта Ламартина лирический герой один, а у символиста Верлена — совсем другой. Но если все же попытаться сделать самое приблизительное обобщение, то это человек ищущий, творческий и постоянно открывающий новые внутренние миры, некое субъективное пространство творческих возможностей. С известной натяжкой можно сказать, что поэты Франции в конце XIX столетия еще до Фрейда открыли в себе сферу бессознательного, о реальности которой им еще в XV веке впервые сказал Вийон («Я знаю все, но только не себя»), и попытались познать ее. Рембо говорил о ясновидении, помогающем постичь тайны мира и природу творчества. Тематически поэзия XIX века очень разнообразна. Мастера пера пытаются в своих стихах заново осмыслить извечные темы, волнующие человека и отчасти отраженные в прошлой поэзии: жизнь и смерть, разделенная и неразделенная любовь, радость осуществления мечты и горечь жизненных утрат, свобода и долг, молитва и земной труд, гармония природы и дисгармония человеческих отношений и, конечно, красота земного и небесного мира.

Красота, прекрасное — это вообще французская тема, любимая как литературными идеологами, так и поэтами. В сборнике переводов Юрия Ключникова она также доминирует. Наверное, Бодлер и Верлен писали об этом более других. И они знали, что красота неоднозначна, что она иногда несет в себе разрушительную программу жизни. О двойственной природе красоты предупредил поэтов Бодлер:

«В тебе и утро наше, и закат, и ясность, и дурное наважденье». И надо сказать, что поэты в своем подавляющем большинстве вняли этому предупреждению и не эстетизировали безобразия. Хотя критики не всегда это понимали и даже адресовали подобный упрек самому Бодлеру, почему-то решив, что в стихотворении «Падаль» тот любуется распадом. Переводчик выразил свое решительное несогласие с этой точкой зрения в краткой преамбуле к стихам Бодлера. По мнению Юрия Ключникова, у великого поэта речь идет не о любовании гниющим трупом лошади и не только о признании смерти частью мирового порядка вещей, но и о распаде общества, элиты, нравов.

Именно в XIX веке влияние французской поэзии на русскую достигло своего максимума. Юрий Ключников вывел интересную закономерность. В Золотой, пушкинский, век французские духовные ветры для того же Пушкина были в основном благоприятными (хотя «афеизмом» русского гения заразил Вольтер). В Серебряном веке наши поэты охотно усваивали из французских достижений, увы, не самые лучшие декадентские черты как в поэзии, так и в жизни. Причем французские поэты первой волны влияний были все-таки звездами второй величины, но вторая волна почти целиком состояла из самых выдающихся, первоклассных мастеров пера. Наверное, дело в том, что зрелый Пушкин стал настолько творчески устойчивой личностью, что он уже был недосягаем для любых влияний извне и сам мог повлиять на кого угодно, даже на царя.

Поэты же Серебряного века, особенно в молодые годы, оказались слишком некритичными к тому, что нес им Запад, не увидели под красивой формой разрушительного содержания. Иногда это влияние проявлялось не напрямую. Но очевидно, что образ той музыки, к которой призывал Верлен, парадоксальным образом перекликается с темой музыки в стихах Блока, трансформировавшейся в музыку революции. И это при том, что Блок не принял «разлагающей иронии декадентов», поэзия которых, с его точки зрения, нарушала «визгливым воем своей расстроенной души торжественность мирового оркестра».

Но интересно, что, пройдя через это очарование Францией и ее поэзией, почти каждый самобытный русский поэт и в XIX, и в XX веке оставлял его и начинал говорить своим голосом. Так происходило и с молодым Пушкиным, и с Лермонтовым, Блоком, Гумилевым, Мандельштамом. Что же это все-таки было — извечный русский соблазн Европой, подготовивший появление Серебряного века и в конце концов русскую революцию, или нормальный культурный обмен, когда одни великие гении справедливо восхищаются другими великими гениями? Ведь и культурная Франция зачитывалась Толстым, Достоевским, Маяковским, Буниным и многими именами из русской эмиграции!

10

XX век, особенно его первая половина, принес Франции еще больший груз испытаний, нежели XIX. Две изнурительные войны, гибель сотен тысяч людей, немецкая оккупация, движение Сопротивления, послевоенная разруха, потеря бывших колониальных территорий, студенческие бунты. Но и поэзия продолжала развиваться и, пройдя через многие формальные искусы, даже окрепла, закалила свой классический чекан. Этот век представлен в сборнике наибольшим количеством самых разных ярких поэтов: Анри Ренье, Франсис Жамм, Поль Клодель, Поль Валери, Гийом Аполлинер, Жюль Сюпервьель, Пьер Жув, Сен-Жон Перс, Жан Кокто, Поль Элюар, Луи Арагон, Антуан де Сент-Экзюпери, Робер Деснос, Жак Превер, Раймон Кено, Эжен Гильвик, Рене Шар, Андре Френо, Рене-Ги Каду, Жак Брель. Многие из них родились еще в XIX веке, но как поэты состоялись в двадцатом. И они шли новыми путями, а не почивали на лаврах, добытых их великими предшественниками. Поэты активно искали новые формы для воплощения своих мыслей и чувств, практикуя авангардные формы стихосложения или уходя в дебри сюрреализма. А сколько литературно-художественных школ было во Франции в XX столетии: дадаизм, кубизм, сюрреализм, реализм, как «без берегов» (Роже Гароди), так и с самыми фантастическими «берегами»!

И, конечно, поэты вслушивались не только в себя, но и в меняющийся мир. Художник не может не отражать свое время. Когда оно наполнено великими потрясениями, он испытывает чувство потерянности и даже смятения, пытается уйти от своего времени в другие эпохи, подобно поэтам «Плеяды». Либо он увлекается мистикой, «автоматическим письмом» и погружается в мир иррационального. Наконец, он может уйти в традиционную религию и сосредоточиться на духовно-религиозных переживаниях, как Клодель. Но когда эпоха бросает человеку вызов и ставит его перед лицом смерти, то у поэта возникает другая возможность — принять этот вызов и пойти на войну, как Аполлинер, или вступить в движение Сопротивления, как это сделала целая когорта французских литераторов. Стихи таких поэтов, написанные по горячим следам сражений, сугубо реалистичны: перед лицом смерти нет необходимости эпатировать публику формальной новизной.

Если попытаться определить, каким был литературный герой лучшей поэзии XX века, то можно сказать, что это человек, с одной стороны, продолжающий искать Истину и себя, а с другой — человек, сопротивляющийся как врагу, так и духу века. Элюар, Деснос, Экзюпери, Арагон, Френо, Ги Каду — это поэты-воины, которые противостояли не только нацистам, но и разрушительным идеалам пошлости и потребительства, проникшим и в умы сограждан, и в пространство высокой поэзии. Они отбросили темноту как принцип поэтической речи, отказались от герметических установок «чистого искусства», повернулись к гражданской, общественной тематике. Это, кстати, помогло таким художникам слова остаться на высоте и в чисто субъективной поэзии — в любовной, пейзажной, философской лирике.

11

Отбор французских авторов, сделанный переводчиком, позволяет проследить всю историю духовных исканий Европы на протяжении целого тысячелетия, в которой главный герой поэзии (а значит, и жизни) успел побывать:

— рыцарем и защитником Прекрасной дамы;

— человеком, осознавшим свою двойственную природу;

— гражданином, озабоченным судьбами формирующейся нации и развитием ее языка;

— рационалистом, опирающимся на разум в борьбе с хаосом мира, стремящимся к просвещению и гражданским свободам;

— творческим искателем, открывающим новые грани своего внутреннего мира и субъективные пространства;

— патриотом своей страны, сопротивляющимся как внешнему врагу, так и духу времени с его пошлостью, коммерциализацией, потребительством и эстетическими уродствами.

Разумеется, перед нами грубая схема, упрощающая сложное и многоступенчатое историческое развитие французского национального характера, который весьма своеобразно преломляется в национальной поэзии. Но она позволяет хотя бы немного приблизиться к пониманию того, что происходило во французской истории на протяжении веков, как в национальной душе боролись между собой два ее лика — светлый и темный — и к чему пришла сегодня страна, давшая миру Вийона, Бодлера и Верлена.

Так что же представляет собой Франция сейчас, если взглянуть на нее глазами поэта? В какой степени она сохранила те достижения культуры и духовные ценности, которые вдохновляли ее поэтов на новые творческие поступки и свершения, а наших переводчиков — на то, чтобы познакомить отечественного читателя с как можно большим количеством переводов? И какой поучительный урок мы можем извлечь из истории развития ее национального духа, преломленной через магический кристалл ее поэзии?

Мы знаем, что Франция, Пятая республика — это государство с отшлифованными демократическими процедурами, одна из самых передовых стран мира и тем более Европы, что она превосходно сберегла материальную оболочку своей культуры (в отличие от нас), что французы сохранили свой неподражаемый юмор, что это территория неизбывного патриотизма, проявляющегося в том числе и в любви французов ко всему французскому, включая одежду, автомобили, законы и фильмы. Любая европейская страна завидует последовательности Франции в стремлении ограничивать доступ иностранных киностудий на свой кинорынок. Мы знаем также, что она страдает сегодня, с одной стороны, от нашествия мигрантов, с другой стороны — от экономических трудностей, всесилия бюрократии Европы и что в ней, к сожалению, как и в любой стране мира, уменьшилось число хороших поэтов, верных классической традиции национального стиха.

Можно ли сказать, как утверждают некоторые отечественные публицисты, специализирующиеся на теме Европы, что главными культурными тенденциями Франции на протяжении последних веков были ее последовательная дегероизация, коммерциализация, торжество потребительских и гедонистических идеалов? И что это можно проследить по ее литературе? Во многом так — трудно надеяться на иной результат, если главной установкой европейской цивилизации не без влияния Америки стало стремление к индивидуальному комфорту и защите права человека вести расслабленную жизнь. Но надо сказать со всей определенностью, что во французской поэзии ее лирическим героем никогда не был сытый буржуа, думающий только о своем кошельке и наслаждении. (Кстати, в отличие от прозы, где негодяи, вроде мопассановского «Милого друга», иногда изображаются с симпатией. Воистину слова Пушкина «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман» можно отнести к одухотворяющей природе поэзии как таковой). Но даже если обывательское начало на сегодняшний момент в Европе победило и автоматически сократило число людей, пишущих хорошие стихи, борьба не закончена и, думаю, закончится не скоро. Она сегодня перемещается в политическую плоскость, когда миллионы французов выходят на митинги против новых законов и когда в результате выборов к власти приходят экзотические, но искренние политики и движения, ратующие за возврат к традиционным ценностям.

Да, «священные камни Европы» сегодня затрещали во многих странах Старого Света, в том числе и во Франции. Раскол происходит сегодня по линии, что считать традиционными ценностями: духовность, коллективизм, героизм, борьбу за «самостоянье человека», вечный поиск истины или себялюбие, накопительство, идеалы комфорта, вседозволенность, эгоизм, откровенные пороки, выдаваемые за норму. Борьбе этой не одна тысяча лет, и у нас она нередко воспринимается как борьба между Россией и Западом. Юрий Ключников когда-то написал стихотворение, где есть строчки: «Все напасти России — с Запада, так устроена роза ветров». Однако если быть исторически точным, то Запад неоднороден, и его лучшая, европейская, часть, имеющая христианские католические корни, сопротивляется другой силе — американской и протестантской в своей основе. Все напасти России, конечно, не от той части Запада, которая пытается отстоять свою национальную традицию. И если Америка с ее глубинным неприятием России и ее союзники — протестантские страны Европы готовы сегодня объявить крестовый поход против России, то католический Запад (при всей сложности сегодняшних отношений Московского патриархата и Ватикана) и народ Франции являются глубинными естественными союзниками нашей страны и все больше поворачиваются к России.

Потому глубоко неправы те, кто утверждает сегодня, что Европа для России не представляет никакого исторического, культурного и цивилизационного интереса, поскольку она выдохлась и превратилась в некое болото духа. И что весь европейский культурный багаж России, мол, не нужен, раз он в итоге завершился подобным финалом. Сакре Кер, священное пылающее сердце Франции, о котором вдохновенно писал замечательный французский мыслитель Рене Генон, до сих пор живо и бьется в унисон с пульсом русской поэзии. Можно не сомневаться, что в стране появятся новые поэты, которые напишут стихи о смысле происходящей борьбы, величии французского духа и ее славной литературе, переводить которую в России будут новые переводчики.

12

Что касается антологии переводов Юрия Ключникова, то она наверняка найдет своего читателя и в России и будет замечена там, во Франции, в стране, несмотря на все исторические коллизии, прошлые обиды и сегодняшний кризис, остающейся одной из самых дружественных нам европейских держав. Знать и понимать надо не только врагов, но и тех, кто настроен более дружественно. Хотя бы затем, чтобы предупредить появление новых врагов и недоброжелателей.

Считается, что если бы политики, принимающие решения, хорошо знали историю и культуру тех государств, с кем приходилось взаимодействовать, то совершили бы гораздо меньшее количество ошибок. История других стран и народов, их литература, несмотря на информационную открытость мира, все равно отчасти закрыты и недоступны для нас в силу языкового барьера. Особенно это касается поэзии. А изучать историю и проникать в менталитет и душу той или иной страны можно не только в результате изучения политической аналитики, но и по поэтическим источникам, содержащим более глубокие пласты информации о национальном характере. Тем более если речь идет о периоде почти в тысячу лет. Переводчик исходил из того, что современной России важно на своем родном языке зафиксировать в чеканных поэтических формулах то, о чем думали люди дружественной для нас культуры, как они любили, о чем мечтали и к чему стремились, что происходило в их жизни. Такое понимание всегда ведет к дальнейшему сближению позиций. Потому он постарался дать максимально полную картину лучших поэтических исканий Франции на протяжении восьми веков, дополнив стихи развернутым эссе о связующей роли главного русского национального поэта — Пушкина в диалоге русской и французской культуры.

Сегодня, в наш коммерческий и англоязычный век, на полках книжных магазинов России все меньше появляется книг, содержащих переводы французской поэзии. Раньше пропагандой зарубежной поэзии в стране занималось государство, а сейчас — только энтузиасты-одиночки. Но потребность в таких изданиях есть, поскольку образованные люди России помнят о чарующей красоте стихов Вийона, Бодлера, Верлена, Рембо, Аполлинера и не хотели бы, чтобы молодое поколение выросло, не зная этой поэзии. Потому есть надежда, что эта книга переводов Юрия Ключникова внесет свой вклад в укрепление русско-французских поэтических и культурных связей, которые должны выдержать все исторические испытания.

С. Ю. КЛЮЧНИКОВ,

кандидат философских наук, академик РАЕН,

член Союза писателей России, главный редактор издательства «Беловодье»